Алексей Рыбников: «Сотрудничество композитора и дирижера – взаимный процесс»

10.12.2018

Народный артист России, вице-президент Авторского Совета РАО Алексей Рыбников рассказал изданию «Музыкальная жизнь» о концепции своего авторского концерта в Казани и ближайших творческих планах.

АР: Как правило, авторские концерты бывают к юбилеям. Но в этом случае все проще: нужно показать разные жанры, где-то с юмором, где-то узнаваемо для публики. Обычно в первом отделении играется концерт с солистом, затем крупное произведение, а потом, как говорил мой учитель Арам Ильич Хачатурян, надо «бросить кость». У него самого такими «хитами» были «Танец с саблями» из балета «Гаянэ» или «Вальс» из «Маскарада». В Казани все получилось не так – ​играли произведения насыщенные и серьезные. Я выбрал специально партитуры разных лет. «Скоморох» – ​1969 год, «Ночная песнь» для скрипки – ​это фантазия на темы 1960-х годов. Тут есть цитаты из Первой и Второй симфоний, из Скрипичного концерта, из мультфильмов. Я создал такое юбилейное произведение, где вспомнил с ностальгией о своих произведениях 1960-х годов. «Музыка Ликии», наоборот, написана недавно, в 2012 году.

Корр: Вы сами составили программу или маэстро Сладковский?

АР: Выбор мой. Единственное, оркестр уже знал «Музыку Ликии», так как играл ее в мае, в Москве. Остальное выучили специально, хотя в их репертуаре есть еще мой Виолончельный концерт. Но он в Казани уже исполнялся, как и Симфония № 5. Мы же хотели представить музыку, ранее здесь не звучавшую. Рад, что с Госоркестром Татарстана накоплено определенное количество произведений, и надеюсь, мы сделаем с ними хорошую студийную запись.

Корр: Во время репетиции вы подходили к дирижеру, высказывали пожелания, замечания. Предпочитаете услышать интерпретацию, совпадающую с вашим идеальным представлением?

АР: Не обязательно. Конечно, я сочиняю в определенном звучании, темпе, характере и как композитор хочу, чтобы играли так, как я задумал. Но у Сладковского были некоторые неожиданные вещи, которые я с радостью воспринял. А где-то я не согласился, попросил уточнить. Важно взять правильный темп, тогда все становится на свои места.

Корр: Стравинский говорил, что ему не нужны интерпретаторы, что он хочет точного исполнения своих указаний в нотах. Вы даете свободу в интерпретации?

АР: Да, мне даже любопытно это, потому что начинаю слышать в своем произведении то, чего раньше не представлял. Но важен предел, иначе получится совсем другая, уже «не моя» музыка. Сотрудничество композитора и дирижера – ​взаимный процесс, а робот-исполнитель мне не интересен.

Корр: Вы когда-нибудь сами дирижировали своими сочинениями?

АР: Есть пластинка «Юнона и Авось», где написано, что я сам дирижирую. Так оно и было, но я просто показывал начало вступления в каждом номере. Но вообще – ​это совсем не мое дело. Дирижер должен быть предельно внимателен, всем все показывать – ​глазами, руками; помнить, где кто вступает, рационально интерпретировать партитуру. Я, когда погружаюсь в музыку, наоборот, отключаюсь от физического процесса ее исполнения, только эмоционально слушаю.

Корр: Вы сейчас завершаете Концерт для хора «Тишайшие молитвы». Это часть некоего мегацикла?

АР: Да. «Тишайшие молитвы» открывают цикл, сочинение целиком светлое, там нет ни тени драматизма, ни даже минора. После следует Симфония № 6, симфония сумерек, тьмы. Между этими сочинениями конт­раст, как между небесами и адом, в симфонии рассказывается история падших ангелов, изгнанных с небес. Третья часть – ​это фильм, «Литургия оглашенных», которая раньше звучала в концертной версии, потом ставилась в театре. Там сюжет развивается не в раю, не в нижних мирах, а на земле. Это – ​человеческая история. 1948 год, сталинский лагерь, где погибает герой, но ему открываются мистические глубины. Я взял стихи поэтов Серебряного века. Последняя часть – ​Симфония № 5, «Воскрешение мертвых», на тексты ветхозаветных пророков. Ее играли и Сладковский, и Курентзис, и в России, и за рубежом. Так что произведения по отдельности уже звучали, но подряд – ​нет. Думаю, они вместе займут часа четыре.

Корр: То есть, вы задумали мистерию?

АР: Абсолютно. От Сотворения мира до его конца и воскрешения мертвых. На четырех языках – ​иврите, латыни, греческом и русском.

Корр: И разные жанры: хор без сопровождения, симфония, киномузыка и симфония с хором. Вы действительно планируете организовать все исполнения в один день?

АР: Мы обсуждаем эту идею. И даже не днем, а ночью: начать бы в полночь и до утра… Четыре разных звучания, мне кажется, получится разнообразно!

Корр: Вопрос в том, чтобы люди захотели потратить время, вырваться из повседневного графика и прийти к вам.

АР: Народ сейчас не знает, куда пойти, только чтобы интересненькое увидеть. Такое, чего нигде нет. Вы же знаете, как популярны сейчас ночи в музее, ночи искусств, проекты в метро – ​по ночам происходит сейчас много всякого необычного. Могу вспомнить и театральные марафоны Петера Штайна в театре Российской Армии. На его семичасовые постановки древнегреческой трагедии публика ломилась в ажиотаже.

Корр: В ваших ближайших планах – ​презентация оперы по роману «Война и мир» Толстого. Расскажите, пожалуйста, о ее сюжете, идее.

АР: Это история прежде всего Андрея Болконского, под микроскопом рассмот­ренные его переживания. Самое главное в опере – ​его жизненные и духовные метания и то, к чему перед смертью он в результате приходит, когда все пути для него оказались закрыты и неприемлемы. Везде его не приняли, обманули, и что же ему осталось делать? Вот на этот вопрос я и хочу, чтобы слушатель сам попробовал дать ответ, придя на спектакль… У Толстого говорится об этом, но обычно все как-то мимо проходят. Надеюсь, что мне удалось разглядеть что-то свое и по-новому интерпретировать роман.

Корр: Можно сказать, что «Война и мир» – ​ваше любимое произведение Л. Н. Толстого?

АР: Нет, отнюдь. Я признавал всегда его масштаб, но роман мне казался холодноватым, перенасыщенным, что соответствует действительности. Но если начинаешь следить не за всеми линиями сразу, тогда повествование концентрируется, драматургическая пружина проясняется. Ведь и Прокофьев жаловался, что столкнулся с проблемой, как совладать со всем этим обилием героев и сюжетных линий. Я считаю, что если объять необъятное невозможно, то надо сосредоточиться на судьбе одного героя. Но сейчас я роман полюбил, поскольку долго «общался» с текстом Толстого.

Корр: С чего началось ваше знакомство с Толстым?

АР: С пьесы «Живой труп». В далеких 1950-х годах вышел фильм-спектакль, я его смотрел в детстве. Потом «Воскресение», конечно. А сейчас побила все рекорды «Анна Каренина». Не знаю театра, который бы не поставил этот роман в своей версии. Так что в наследии Толстого современно то одно, то другое.

Корр: Наверное, вам не раз задавали вопрос, как вы рискнули взяться за «Войну и мир» после Прокофьева?

АР: Сцены в моей опере не пересекаются с Прокофьевым. У меня есть и «Битва при Аустерлице», и Бородино, а начинается все с «Салона мадам Шерер» – ​загадочной главы романа, где весь сюжет уже практически намечен. У меня нет Кутузова, зато крупно прорисована роль Наполеона, использованы тексты его Дневников, которых нет у Толстого, как и сцены въезда нашего государя, Александра I в Париж в 1814 году. Опера окончена, и сейчас дело за мной. Она записана в моем исполнении и теперь ждет своего обнародования. Съемки фильма «Литургия оглашенных» меня отвлекли, но теперь я планирую вновь заняться подготовкой премьеры.

Источник новости