Выпуск 2/2011

Мария ГОРБАЛЕТОВА

ПРИЗРАК ДРАМЫ

Читки современных польских пьес провели (в рамках общего проекта “Маски”) режиссёры и актёры ШДИ, самого подходящего места – не столько даже из-за разномасштабных пространств (одна и та же пьеса воспринимается по-разному в Манеже или в Тау-зале, что прекрасно известно постановщикам), но потому что множество лабораторий разных мэтров – от Дмитрия Крымова до Александра Огарёва – провоцирует умение приспособиться к неведомым текстам и форматам. Пожалуй, из всех подобных читок (их становится всё больше: знак суетливости театрального бытия) – ни “Современник”, ни Центр драматургии и режиссуры, ни Школа современной пьесы или Центр Мейерхольда не могут похвастать большей отдачей и подготовленностью. К тому же ШДИ не в первый раз проводит подобное – год назад там были читки норвежца Нурена (результат – поездка участников в Осло), а уже после поляков состоялись презентации голландских пьес.

Для проекта “Полония” отобрали четыре пьесы из недавнего сборника современной польской драмы – в нём представлены работы не самого последнего времени, но всё ж текущего века. В предисловии говорится, что русский театр плохо связан с польским, и подчёркивается разность подхода к современной пьесе. Первое не вполне верно – были времена, когда польские драмы шли довольно регулярно, достаточно вспомнить “Вкус черешни” с песнями Булата Окуджавы в “Современнике” или “Сапожники” у Розовского. Да и сегодня польские авторы появляются – тот же “Вкус” идет в АпАРТе, а “Ивонну…” ставят постоянно то в Центре Мейерхольда, то в Эрмитаже, то – последний вариант – в Вахтанговском. Правда, больший интерес вызывала режиссура – Кантор и Гротовский (в РАТИ до сих пор вспоминают, что он у них учился, хотя очень недолго) для российских постановщиков гуру.

Положение с современной драмой тоже не слишком отлично от польской ситуации: имена ныне живущих авторов значатся на афишах многих театрах, от Табакерки и МХТ (или это уже одно?) до Сатирикона и Вахтанговского, руководство которых не так давно заявляли о приверженности классике. Сложнее с отечественной пьесой – не по числу даже названий, но поскольку вызванный её постановками резонанс много меньше, чем в былые времена. Польский опыт, вероятно, поможет разобраться в причинах – косность ли это сцен, скверно написанные тексты, а, может, состояние общества за пределами театральной сферы. И факт, что пьесы из сборника выходят в столице (“Рыдания” К. Бизё шли в “Практике”, “Тестостерон” А. Сарамановича мелькнул тем же сезоном в Пушкинском), равно как и в провинции, тоже пестрит общий фон.

Похоже, на отбор польских текстов повлияли аналогии с отечественной драматургией. “Тирамису” кажется прямым продолжением “офисного фольклора”, который упорно рвётся на сцены столицы в последние годы (“Манагер”, а также иностранные “Оffис”, “Под давлением 1-3”): действие происходит в рекламном агентстве (средоточии фальши сегодняшнего мира), все персонажи – женщины (подарок любой труппе), “деловые” фрагменты перемежаются монологами героинь. Симпатичной по задумке, “Тирамису” явно недостаёт профессионального блеска: недаром драматург И. Осенка занималась вербатимом, главный грех которого – бескрылость фантазии, а отсюда предсказуемость событий. Любопытная как документ эпохи, пьеса, написанная 7 лет назад, похоже, останется единичным выплеском автора.

Советскую производственную драму живо напоминает “Не удивляйся, когда придут поджигать твой дом” с детективной интригой: несоблюдение техники безопасности приводит к гибели рабочего; кто-то тщится скрыть истину, кто-то добиться правды. Отличие в том, что у А. Гельмана и его последователей конфликт был многослойный, там смешивались искренняя убеждённость и усвоенные штампы; у П. Демирского всё построено на меркантильных интересах. Можно утверждать, что такова действительность-XXI, но театральная фактура не становится от этого богаче.

В “Коронации” М. Модзелевского наиболее ощутима национальная традиция: главный герой присутствует в двух ипостасях: тот, что помоложе, непосредственно участвует в действии, второй, глядя на себя былого, комментирует происходящее. Приём, выводящий за пределы житейской истории и сулящий заманчивые перспективы исполнителям. Равно как “Песочница” М. Вальчака – рассказ о раннем возрасте, когда уже проявляются мужское и женское начала: взрослые исполнители вынуждены воплощать юных пацана и девчонку, что требует нестандартного, внебытового решения. Эти две пьесы связаны со сценой более прочными узами, они учитывают и постановочный опыт родных подмостков (жизнь традиции резко отличает польскую пьесу от русских аналогов). Недаром режиссёр пары читок, он же – худрук ШДИ, Игорь Яцко выходил не только героем “Песочницы”, но и одной из героинь “Тирамису”, акцентируя (и расширяя) игровую сторону пьесы.

Читки служат дополнением к привезённым спектаклям и позволяют извлечь уроки для отечественной сцены. Прежде всего, нужно отрешение от навязываемого т. наз. “новой драмой” постулата, что именно в ней кроется всё ценное для подмостков-ХХI. Однобокость тут очевидна: страдают сами драматурги (лишь недавно В. Дурненков написал приемлемые “Экспонаты”, да и те подпорчены “новодрамными” штампами), театры и публика. Сторонники “новой” утверждают, что привлекают в театр молодёжь, но кто знает, сколько народу (той же молодёжи) бросило ходить в театр, увидав что-то из “отбросных” пьес? Наконец, скверно влияние на актёров – те вынуждены не открывать для себя неведомое, как в классике, но дотягивать схемы до живых портретов. Искусственное раздувание одной тенденции искажает реальное положение, до боли напоминая идеологический пресс. Как заметила Ксения Драгунская – “если ты не пишешь про инцест отца с сыном на помойке, у твоего текста нет шансов пройти на конкурсе”.

Стремление новодрамных свести многообразие к однотипности – не только от желания усидеть на вершине и руководить процессом или обеспечить себя материально. Главное – тщательный камуфляж: аттестуя себя протестантами, “сраматурги” (давнее определение И.Смирнова), однако, требуют грантов, субсидий, фестивалей и т.д. И получают, ибо протестность их удобна, для власти не только не опасна, но работает на благостный имидж последней: вот, мол, у нас демократия.

Другой вывод напрашивается в отношении художественной и коммерческой составляющих пьес, а, стало быть, о причинах зрительской популярности. Как известно, в Польше какие-то из заявленных текстов – та же “Тирамису” – пользуются успехом даже не в государственных театрах. Некоторые критики считают аншлаги свидетельством того, что новые социальные прослойки жаждут видеть себя на сцене, несмотря на сатирический заряд текстов. Наш опыт, не только пьес современных, но и тех, что были современными когда-то, доказывает, что всё не так просто: язвительная направленность драмы может быть усилена постановкой, но может и быть сведена на нет. “Свадьбу Кречинского” вероятно сыграть как водевиль из великосветской жизни, да и финальный приезд настоящего ревизора можно истолковать в пользу властной системы. Век-21 даёт богатый урожай таких перевёртышей, перелицовывания автора в угоду уровню и вкусу публики.

Зато опыт нового героя у нас схож. Социально благополучные на русской сцене не прививаются – в этой области первенствует ТВ, где они эволюционировали, помнится, от добродетельного Буржуя к менее одиозным: ныне сыщики и адвокаты и рвутся отдохнуть где-нибудь на Канарах, но тут возникает очередное дело, требующее их вмешательства, почему и приходится отсрочить красивую жизнь. На подмостках состоятельные персонажи появляются чаще в переводах с иностранного (одиночные примеры театра “Практика” не считаются в силу низкой художественности текстов и постановок). Собственно, поиск фигуры, в которой бы “отразился век”, и составляет смысл работы сегодняшних драматургов.

Но тут стоит задуматься над тем, что означает сама форма читок – сравнительно новое явление для нашей сцены. Свежее ли веяние, шаг в развитии театра или вынужденный жест. Прямая результативность читок (считая конечным продуктом спектакль) невелика; как правило, из предложенных эскизов в полноформатные работы вырастают один-два, а то и ни одного (убедительный пример последних читок американских пьес в Центре драматургии и режиссуры: из 4 пьес одобрена одна); с косвенными достоинствами хорошо б разобраться.

Для актёров это нечто вроде, если так можно выразиться, профессионального отдыха: не особо затрачиваясь, с текстом в руке, щегольнуть перед публикой (по большей части, “своей”) профессиональными навыками и обаянием. Наивно требовать полноценной актёрской работы – это намёк, лёгкий абрис, который не напрягает артистические мускулы, позволяет импровизацию: а я могу ещё и так, нравится? Отчасти игра со зрителем, но и нащупывание оптимального контакта, немыслимое в готовом спектакле.

Для режиссёров – более серьёзное испытание. Из многочисленных опытов, на которых довелось присутствовать, следует: режиссёр выигрывает, когда берёт не всю пьесу, но отрывок, разрабатывая его тщательно, с намётками мизансцен. Так проявляется не только умение верно распределить роли (что важно, когда режиссёр приглашённый, с труппой не знакомый), но и жанр будущего представления – ахиллесова пята постановщиков, особенно молодых. В таком показе читаются и задуманные образы, и их мозаика, и та сценическая “изюминка”, что дразнит зрительский аппетит. Но даже удача эскиза не гарантирует успех постановке: режиссёр демонстрирует приём, которым раскрывает пьесу, но не в состоянии (из-за ограниченного времени) прояснить – даже себе – его развитие. Почему читка редко приводит к полноценному представлению и, что ещё важнее, к спектаклю-событию. В той же “Школе драматического искусства” норвежские эскизы вошли на афишу в начальном виде – в формате читок.

Публику привлекают два фактора: новизна формы и встреча с любимыми актёрами (не помнится, чтобы кто-то из аудитории побежал в библиотеку продолжить знакомство с автором даже после успешных читок). Однако малоприятное свойство новизны – стираться. Невысокий КПД подтверждается и зарубежным опытом, на который любят ссылаться сторонники “текста в руках”: Центр драматургии О`Нила в США ведёт читки уже более полувека, но много ли выдающихся авторов оттуда вышло?

Читка – не панацея, но следствие финансовой удавки, наброшенной на театр властью. При минимуме результатов (в русской традиции – вынашивание замысла: 7 лет ставил Мейерхольд великий “Маскарад”), кто изучал отрицательные следствия? Когда у актёра рождается интересный образ, а читка не входит в число призёров – сколько горечи и разочарования? Или появление отряда постановщиков, на читках набивших руку и уже не очень заинтересованных в самом спектакле?

Как сказал театральный остроумец, одни ищут новые формы, другим хватает новых формочек.

ПЬЕСЫ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ АВТОРОВ

Валентин Азерников
ПОРТРЕТ ЖЕНЫ ХУДОЖНИКА
Комедия в 2-х действиях
4 женские роли, 3 мужские
Декорация: квартиры, мастерская художника, бутик

У героя пьесы, художника, кризис среднего возраста – и в творчестве, и в семейной жизни. Он вынужден подрабатывать рекламой, а по совету друга изображает, будто у него есть любовница, что вместо ревности вызывает у жены гнев – та выгоняет его из дому. Тогда он решает написать её портрет, но жена отказывается ему позировать…

СЕРГЕЙ. Послушай, Дима, ты не знаешь женщин, я всегда это тебе говорил. Всё, что ты делаешь, это глупость. Думаешь, если ты приходишь домой и говоришь, как ты по ней соскучился, – это вызывает у неё выброс гормонов? Наивно. Ничто так не усыпляет сексуальность женщины как безмятежность отношений. Это я тебе как врач говорю. Встряхни её. Напугай. Устрой скандал. Разбей что-нибудь. Уйди – в ночь, в неизвестность. А главное – ничего не выясняй. В споре ничего не рождается, а уж истина – менее всего. В споре всё умирает. Женщину вообще переспорить невозможно. Адам пытался – и чем это кончилось? Выперли из рая, как миленького. Поэтому, дорогой мой, о сексе на время забудь. Не жди, не проси, не интересуйся. Будто тебе от неё это вообще не нужно.
ДИМА. Но у меня никого нет.
СЕРГЕЙ. И не надо. Сделай вид. Не обязательно иметь любовницу, обязательно, чтоб Катя думала, что она есть.
ДИМА. Обманывать жену?
СЕРГЕЙ. Нет. Сексуальную партнёршу. Это не одно и то же. Жена – это друг, а сексуальная партнёрша – враг. Жена – это забота о здоровье, а сексуальная партнёрша – это полное им пренебрежение. Жена – до глубокой старости, партнёрша – до менопаузы. Почувствовал разницу?
ДИМА. Откуда ты знаешь? Ты ведь паталогоанатом, а не сексопатолог.
СЕРГЕЙ. Когда умирает любовь, человек наполовину покойник (наливает рюмку, поднимает в знак приветствия и выпивает). Словом, записывай рецепт.

Марьян Беленький
НОВОЕ ПЛАТЬЕ КОРОЛЯ
Сказки, которые мы привычно называем классическими, не всегда переходят в разряд актуальных. Но порой, кажется, новая эпоха властно требует возвращения к старым коллизиям – пусть в них задействованы иные персонажи, которые пользуются новыми, более технологичными методами.

СЕЗАРО (радостно): Господин премьер-министр! Он кричит!
ЗУМ (смотрит на часы). Как договаривались.
За сценой крики толпы.
(Смотрит на часы).Уже бьют.
СЕЗАРО. Они его на куски разорвут.
ЗУМ. Стихийное проявление народного негодования назначено на 12.50. Как раз уложились.
СЕЗАРО. С кем работать будем?
ЗУМ. Ничего, полиция сейчас подъедет. Я ведь, ко всему, еще министр полиции.

Полицейская сирена.

СЕЗАРО. Похоже, полиция присоединилась к избивающим.
ЗУМ. Ну, они тоже люди. Кто же выдержит эту наглую антигосударственную пропаганду. Весь народ, как один человек, единодушно одобряет новое платье короля.
СЕЗАРО: Но ведь никакого платья нет!
ЗУМ. И ты туда же? Мало работаем, значит.
СЕЗАРО (не отрываясь от происходящего за кулисами): Его спасли! Агент Ипсилон 2004 спасен!
ЗУМ Он начинающий, ему простительно. Ладно, пойдем. У нас назначена аудиенция у короля.
СЕЗАРО (размахивая плакатом) “Смерть портным! Король голый! Слава героям, погибшим в борьбе с тиранией!”

Сергей Белов
ГОРЯЧИЕ СЕВЕРНЫЕ ДЕВЧОНКИ
Комедия-детектив
2 женские роли, 1 мужская
Декорация: гостиничный номер

Люду и Свету бросили их женихи, причем буквально на пороге ЗАГСа… И теперь у девушек одна цель – мстить, мстить этим коварным мужчинам! Да так их, паразитов, продинамить, чтобы небу стало жарко!..

ИЛЬЯ. С кем ты сейчас болтала?
СВЕТА. С подружкой. А ты хотел, чтобы со Стасиком?
ИЛЬЯ. Я хотел, чтобы ты и думать о нем забыла!
СВЕТА. Здра-асьте! А о чем же мне тогда думать-то, зая? О морковке с капустой?
ИЛЬЯ (тяжело присел. Помолчав, устало). Слушай, Света… Тебе что – нравится мучить меня?
СВЕТА. Тебя? Такого кису!?
ИЛЬЯ. Ты почему сегодня с утра отключила мобильный?
СВЕТА. Извини, но я могу хоть немного отоспаться?
ИЛЬЯ. И опять повторяю – тебе нравится меня мучить?
СВЕТА. Зая! Да я уже пятый год, как член общества защиты животных!
ИЛЬЯ (раздраженно). Не остри! Нашла время! Да я же, пойми, из-за тебя до сих пор глаз не сомкнул!
СВЕТА. А ты бы, считаешь, выспался, будь все это время со мною в одной кроватке?
ИЛЬЯ (вспылив). О, Господи! Да ты и впрямь дура или только притворяешься ею?
СВЕТА (с обидой). Ну, знаешь… Если ты заявился, чтобы меня оскорблять…
ИЛЬЯ. Извини! Прости! Но я и впрямь не соображаю, что я сегодня несу.
СВЕТА. Сегодня? А по-моему, это обычное твое состояние.
ИЛЬЯ (решаясь). Света! Короче… Одним словом… выходи за меня замуж!

Ирина Михеичева
ПРАЙД
4 женские роли, 5 мужских
Декорация: см. название

Прозревать в животном царстве черты человеческого общества – давняя традиция мировой литературы. Любопытно было бы пролистать старый страницы, чтобы понять – какие стаи (гуингмов, бандарлогов и пр.) становились аналогами в те или иные исторические периоды. Но вряд ли кто усомниться, что безжалостная компания хищников – наилучшее отражение сегодняшнего мира. МАЛЕНЬКАЯ. С ума сошел?! (Отпрыгивает. Встряхивается.)
МАЛЕНЬКИЙ. Не смей так говорить! И даже думать! Должна терпеть! Я – будущий Лев! Царь Зверей!
МАЛЕНЬКАЯ. Поэтому ты такой дурак?
МАЛЕНЬКИЙ. Не понял…
МАЛЕНЬКАЯ. Что ж тут не понятного? Дурак он и в Африке дурак….
МАЛЕНЬКИЙ (через паузу). Ты – моя женщина… В будущем, конечно… и поэтому ты должна молчать. Слушать – и молчать! Молчать и терпеть!
МАЛЕНЬКАЯ. Ну, поскольку это все в будущем, сейчас я могу говорить. Ты – дурак. Маленький, рыжий дурак. (Кокетливо). Но ты мне нравишься, и поэтому я готова молчать и даже терпеть твои смешные укусы в мою левую заднюю лапу. (Выставляет лапу.)
МАЛЕНЬКИЙ (озадаченно). Ладно. (Кусает Маленькую, но теперь укус напоминает больше поцелуй. Маленькая хихикает)
МАЛЕНЬКАЯ. Щекотно! (Безо всякого перехода). Знаешь, когда у нас с тобой родятся детеныши, обещай, что ты их будешь охранять и защищать.
МАЛЕНЬКИЙ. Обещаю. А когда они родятся? Когда?
МАЛЕНЬКАЯ. Господи, какой же ты глупый! Я младше тебя на два месяца, а глупый – ты. Когда мы вырастим! Разве мама тебе не рассказывала?
МАЛЕНЬКИЙ. Нет.
МАЛЕНЬКАЯ (гордо). А мне моя мама рассказывала. Рассказывала, как это всё будет. Так интересно!
МАЛЕНЬКИЙ (через паузу). Мне расскажешь?

Ефим Смолин
ОБЪЕЛСЯ ГРУШ…
Комедия в 2-х действиях
4 женские роли, 4 мужские
Декорация: гламур

Кажется, пока мало кто в театре исследовал наступление, предпринятое отечественным прекрасным полом ради завоевания нового жизненного пространства (хотя бы для себя лично). По большей части зарубежная тема ограничивается рассказами о сексуальных рабынях, но наши ведь могут быть и госпожами…

МИШЕЛЬ. Не входите! Не оставляйте свои следы! Полиция вас замучает вопросами…
КЭТ. Боже мой, полиция…
МИШЕЛЬ. Ах, месье Торнадо! Значит, он всё-таки сделал это…
КЭТ. Он покончил с собой?
МИШЕЛЬ. Он собирался…
КЭТ. Вы знали и ничего… Хорош помощник у моего мужа!.. А, может, вы ему и помогли?
МИШЕЛЬ (укоризненно). Мадам… Если благородный мужчина хочет это сделать – он сделает.
КЭТ. Благородный! Скотина! Устроить это в свой день рождения! Мог предупредить! Столько потрачено на продукты! (Пауза). Боже, что я несу…
МИШЕЛЬ. Простите, мадам! Но… Возможно, он хотел, чтобы всё это пошло на поминки.
КЭТ. Да? А цветы? Кому это теперь… (Потрясает букетом). 40 евро!.. Луиза! Да где же ты?
МИШЕЛЬ. Уверяю вас – ничего не пропадёт. Один вынуть, будет чётное, как раз на могилку…
КЭТ. Но почему, почему… Я снова вдова… Кэт Торнадо, вдова миллиардера, звучит грустно.
МИШЕЛЬ. Конечно, грустно. Тем более, что он уже не миллиардер.
КЭТ. Не поняла…
МИШЕЛЬ. Месье Торнадо разорился…
КЭТ. Что-о?! Разо… Разорился? Так вот почему он… Боже, я нищая, я нищая… Я снова пойду работать на конфетную фабрику… как десять лет назад…
МИШЕЛЬ. Тридцать, мадам, время летит так быстро…

Игорь Фарбаржевич
ЛАВКА ДРЕВНОСТЕЙ
Фантазия в жанре мюзикла по мотивам романа Ч.Диккенса
Музыка Бориса Киселёва
Многонаселённая история
Декорация: условна

Мюзиклы, особенно самые популярные, основаны на классических произведениях: публике нравится смотреть историю, которая ей уже известна, но по-другому изложена. А что может быть более трогательно, нежели романы Диккенса с их горячим сочувствием к малым мира сего и обязательно счастливым финалом?

НЕЛЛИ. Дедушка, что с тобой?! Тебе плохо? Ты болен?!.. Я не слышала, как ты вернулся. Где ты был?.. Сейчас принесу воды.
СТАРИК (тихо стонет). Бедняжка моя! Когда я думаю о годах, проведенных тобой здесь, без сверстников, без ребячьих утех, в обществе старика – мне кажется, что я так жестоко обошелся с тобой!
НЕЛЛИ (с изумленьем). Дедушка!..
СТАРИК (горько кивая головой). Да-да, жестоко!.. Но не намеренно, нет! (Поёт.)
Я верил в этот день всегда:
забудут бедность и беда
о нас и думать, Нелли!
И счастье улыбнется нам,
и тени ночи по углам
растают утром, Нелли!
И ты очутишься средь тех,
кто жить привык среди утех,
моя малютка Нелли!
Среди цветов и красоты
жить долгой жизнью будешь ты!
Богатой станешь, Нелли!
Немного только подожди.
Надежда теплится в груди.
Будь терпеливой, Нелли!
Ты веселей на все гляди,
И день чудесный впереди
для нас наступит, Нелли!..
НЕЛЛИ. Дедушка! Хочешь, я снова схожу к мистеру Квилпу?
СТАРИК (через паузу). Ты правда хочешь пойти?..
НЕЛЛИ. Чтобы ты не переживал так…
СТАРИК. О, крошка моя!.. Подожди! Я сейчас!.. (Быстро пишет записку, вкладывает её в конверт.) Возьми это письмо… (С трудом.) И немедленно… Сию же минуту отнеси его… Отправляйся сейчас же! Я буду ждать.

Илья Члаки
КРУГИ НА ВОДЕ
Комедия
2 женские роли, 6 мужских
Декорация: кабинет руководителя местного масштаба

Как говорит один из персонажей, все мы зависим друг от друга, все находимся на одной лестнице. И ещё ряд афоризмов изрекают действующие лица – о том, что рыть легче снизу, о необходимости творческого подхода к работе и т.п. Только почему-то верные мысли оказываются прикрытием для неприглядных дел.

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вы кто? Что вам?
БОРИС. Мне сказали, я пришел.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Как проходной двор, ей-богу.
БОРИС. Мне, что, уйти?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Что вы собираетесь делать?
БОРИС. Окно, что ли?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Так вы плотник?
БОРИС. И плотник тоже.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А еще кто?
БОРИС. Кто хочешь – и слесарь, и токарь, и пекарь, и аптекарь. Кто платит, тому и рассказываю за что. Я смотрю, дует тут у вас. Со всех сторон несет.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Из окна.
БОРИС. Это я образно. Да… тут работы часа на три, не меньше.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Почему так долго?
БОРИС. А чем я, пальцем ковырять буду? Надо сходить за инструментом. Время? Время. Надо понять причину течи, в смысле, продува. Время? Время. Надо найти способ устранения. Время? Время. Ну, и устранить нужно. Тоже время. Что-то я мало сказал. Четыре, четыре часа.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А побыстрей.
БОРИС. Тоже зависит. Если, например, просто побыстрей – это одно, а если чуть быстрей, чем побыстрей – это уже другое.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А если очень быстро?
БОРИС. Это уже совсем третье… это уже получается экстра.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Давай экстра.
БОРИС. Другой разговор.

ПЬЕСЫ ЗАРУБЕЖНЫХ АВТОРОВ
Болгария
Майя Праматарова
РЕВОЛЬВЕР
Перевод С. Бару
Пьеса для двух актеров и мультимедии
1 женская роль, 1 мужская

Эта Женщина когда-то принадлежала этому Мужчине, и он хотел бы вернуть прошлое. Этот Мужчина когда-то принадлежал этой Женщине, и она продолжает искать любовь в новых формах. Он бывший певец, потерявший голос, а Женщина чувствует себя частью виртуальной матрицы – она не выпускает из рук компьютера. Пьеса в пьесе переносит персонажей в древнюю Фракию, где они они становятся мифологическими героями, для которых Любовь и Смерть переплелись в единое целое.

МУЖЧИНА. Я все пытаюсь вспомнить, почему я уехал без тебя… Тысячи мыслей толпятся у меня в голове… Еще по дороге ты стала принимать в моем сознании формы самые странные. Была то принцессой, то продажной девкой… А имя твое таяло у меня на языке, как карамелька. Фи-ли-да.
ЖЕНЩИНА. Этот разговор мы с тобой уже вели…
МУЖЧИНА. И ты как моя сестра.
ЖЕНЩИНА. Я тебе рук не жгла.
МУЖЧИНА. Она так и не созналась…
ЖЕНЩИНА. Она в этом и самой себе не созналась.
МУЖЧИНА. По 10 часов в день пиликала упражнения… Скрипки из рук не выпускала. А я все равно играл лучше..
. ЖЕНЩИНА. Copy и paste. Даже в чувствах своих мы copy и paste.
МУЖЧИНА. Дело было в горах, в рождественские каникулы. Отец с матерью разожгли печку так, что аж гудела – дрова потрескивают, искры летят, а железная дверца раскалилась до красна. И тут сестра возьми да слету толкни меня всем телом. Я обеими руками – на печную дверцу. Крику было… Намазали мне руки толстым слоем топленого сала, посыпали содой, наложили охлаждающий компресс. Сестра сама перепугалась до смерти. Заперлась у себя в комнате и до вечера ничком лежала на кровати.
ЖЕНЩИНА. Если б не ожоги, ты бы не взялся за пение…
МУЖЧИНА. До того, как я перешел на вокал, мир вокруг был вертикальным, принадлежал большим и старым. Потом он сплющился, слился с горизонтом, и я стал частью общей картины… Уезжай со мной. Будем скитаться из города в город, есть шоколадное мороженое…
ЖЕНЩИНА. Не люблю шоколадное мороженое. Не люблю разговоры о чувствах…

Великобритания
Сомерсет Моэм
КРУГ
Перевод В. Вебера
Комедия в 3-х действиях
З женские роли (одна – бенефисная), 6 мужских
Декорация: салон

Тридцать лет тому назад Китти, очаровательная светская дама, убежала с любовником, бросив мужа и маленького сына. Она возвращается в Лондон и теперь уже жена сына, Элизабет, находится на грани того, чтобы повторить поступок Китти. И повторяет, несмотря на совет Китти, хотя и руководствуясь совсем другими соображениями.

ЛЕДИ КИТТИ. Элизабет, мое дорогое дитя, не уходите. Оно того не стоит. Не стоит. Это говорю вам я, а я пожертвовала всем ради любви.

Пауза.

ЭЛИЗАБЕТ. Я боюсь.
ТЕДДИ (шёпотом). Элизабет.
ЭЛИЗАБЕТ. Я не могу. Ты требуешь от меня слишком много, Тедди. Давай скажем друг другу “прощай” и разойдемся. Это единственное, что мы можем сделать. Пожалей меня. Я расстаюсь со всеми надеждами на счастье.

Тедди смотрит ей в глаза.

ТЕДДИ. Но я не предлагал тебе счастья. Никогда не считал, что моя любовь ведёт к счастью. Я ревнивый. Со мной нелегко находить общий язык. Я часто раздражаюсь и выхожу из себя. Иногда я буду злиться на тебя, да и ты – на меня. Смею предположить, иной раз мы будем драться, как кошка с собакой, а то и ненавидеть друг друга. Тебе будет грустно и скучно, ты будешь тосковать по дому, жалеть о том, что потеряла. Глупые женщины будут грубить тебе, потому что мы убежали вместе. А некоторые не пустят тебя на порог. Я не предлагаю тебе мир и покой. Я предлагаю тебе беспокойство и тревоги. Я не предлагаю тебе счастья. Я предлагаю любовь.
ЭЛИЗАБЕТ (протягивая к нему руки). Ты отвратителен. Как же я тебя обожаю.

Он обнимает и страстно целует ее в губы.

ЛЕДИ КИТТИ. Я поняла, что все кончено, в тот момент, когда он сказал, что поставит ей фингал.
ПОРТЕС (добродушно). Дура ты, Китти

Фредерик Нотт
ДОЖДИСЬ ТЕМНОТЫ
Пьеса в 3-х действиях
Перевод с английского С. Майзельс и В. Ашкенази
2 женские роли, 4 мужские
Декорация: комната в квартире

Детектив – не частый гость на сцене, но не театр тому виной: сочетание напряжённой криминальной интриги и полнокровных характеров, как правило, плохо удаётся драматургу. Тем большее удовольствие доставят персонажи этой истории, особенно слепая героиня и её соседка-девочка.

КРОКЕР (Роуту). Повторите еще раз, как его зовут.
МАЙК (читает по билету на самолет). Гендерсон, Сэм Гендерсон… Летал в Амстердам в понедельник… Вернулся в Лондон вчера, в четверг.
КРОКЕР (глядя сквозь жалюзи). Эй, смотри-ка, там, в самом конце дороги…
МАЙК. Что?
КРОКЕР Телефон-автомат!
МАЙК. Как будто специально для нас поставлен. И двойные жалюзи. Стало быть, девять сигналов. (Ставит мусорную корзину под стол в центре комнаты).

Майк и Крокер быстро обмениваются несколькими фразами. Нет необходимости вникать в смысл их разговора.

КРОКЕР. Шесть.
МАЙК. Девять.
КРОКЕР. Вверх – открыто, и – вниз. Трижды два – шесть.
МАЙК. Три в квадрате, болван!
РОУТ. Ну, теперь уж я ничего не понял.
КРОКЕР. А это наша система. Один из нас делает вот так… (Быстро открывает и закрывает жалюзи, затем соскакивает со стула.) И тут же раздается телефонный звонок. Можете на нас положиться, мистер Роут.
РОУТ. Благодарю вас. (Вынимает два маленьких блокнота.) Да, кстати – вот номер этого телефона-автомата: Парк пятьдесят два шестьдесят девять.

Майк и Крокер с удивлением переглядываются. Роут переписывает телефонный номер из одного блокнота в другой и вручает каждому по блокноту.

Держите.

Сэм Спевак
ПОД СТАРЫМ ПЛАТАНОМ
Перевод и сценическая редакция Н. Кузьминского
Комедия-фарс в 3-х актах
2 женские роли, 5 мужских
Декорация: условна

Обычно на сцене показывают людей, иные персонажи появляются чаще в детских сказках. Но есть и другая традиция, которую в прошлом веке развивал Карел Чапек. Заманчиво всё же распознать человеческие черты в обликах других представителей живого мира, в данном случае – муравьёв.

ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК. Ваше величество, могу я говорить искренне?
КОРОЛЕВА. Конечно, нет. Не хочу слышать ничего неприятного.
ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК. Простите меня, Ваше Величество, но…
КОРОЛЕВА. Мои рабочие снова ворчат?
ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК. Да, Ваше Величество.
КОРОЛЕВА. Какое нужно терпение с этой рабочей силой в наше время. Они ворчали, когда я ввела слова в наш язык. Вы знаете, что, когда я взошла на трон, он говорили только цифрами.
ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК. Я всегда утверждал и утверждаю сегодня: слова опасны. И наиболее опасным является слово, которое ваш Главный учёный непрестанно выкрикивает.
КОРОЛЕВА. Какое слово?
ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК. “Почему?”
КОРОЛЕВА. Моё любимое.
ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК. Почему мы делаем это так, а не этак? Почему мы здесь? Почему мы едим? Почему мы спим? Почему мы воюем? Почему? Почему? Почему? Я же задаю всего один вопрос: к чему все эти реформы? Пусть останется всё так, как было раньше.
КОРОЛЕВА. Изменять мир интересно. Я люблю перемены. Да, кстати, надо сказать, чтобы поменяли яйце-контейнер. Мне надоел этот, уж очень он белый.
ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК. Когда мы говорили цифрами, каждый муравей знал, о чём идёт речь. Каждая цифра означала одну вещь и только одну. Триста тридцать означает одно и только одно.
КОРОЛЕВА. Что же?
ГЛАВНЫЙ СТАТИСТИК (удивлённо). Триста тридцать.

Нидерланды
Алекс ван Вармердам
УЖАСНАЯ МАТЬ
Перевод И. Трофимовой
3 женские роли, 4 мужские
Декорация: город

Пьеса Алекса Ван Вармердама, знаменитого кинорежиссёра, актёра, продюсера, была представлена на читках голландских пьес в “Школе современного искусства” (режиссёр читки Александр Огарёв). Герои пытаются сбежать “на Север”, но можно ли скрыться от себя, от абсурда окружающей жизни?

ЭМАНУЭЛЬ. Тебе кетчуп или горчицу?
ГЕРАРД. Кетчуп.

Эмануэль ставит на стол кетчуп. Герард наливает его себе на тарелку. Едят

ЭМАНУЭЛЬ. Опять были эти демонстрации против мяса.
ГЕРАРД. Знаю.
ЭМАНУЭЛЬ. Ублюдки.
ГЕРАРД. Не переживай.
ЭМАНУЭЛЬ. А я как раз переживаю. По телевизору вон показывают, как коров ведут на бойню, как их там забивают. Зачем такое показывать? Показывать надо корову на лугу или уже бифштекс, а не промежуточные стадии. Люди будут стесняться кусок мяса купить.
ГЕРАРД. Ну, хватит, Эмануэль.
ЭМАНУЭЛЬ. Хватит? Это проблема
! ГЕРАРД. Да ну, нет.
ЭМАНУЭЛЬ. У меня прибыль падает.
ГЕРАРД. Это потому, что ты у себя в магазине вечно стоишь за прилавком с недовольной мордой.
ЭМАНУЭЛЬ. А мое дело – работать, а не хвостом вилять.
ГЕРАРД. Сто раз тебе уже говорил, возьми на работу девчонку, чтобы занималась с покупателями, сто раз говорил тебе. А сам можешь махать своим топором и не показываться людям с такой тухлой физиономией.

Появляется Мари, жена Герарда.

ГЕРАРД. Ты что, опять купила новое платье?
МАРИ. Да.

Франция
НОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

В этой рубрике мы помещает отрывки произведений, ещё не переведённых целиком на русский язык. Театры могут стать первооткрывателями имён и названий.

Мишель Сигаль
МАЛЕНЬКИЕ ОСКОЛКИ ПОГИБШИХ МГНОВЕНИЙ
4 женские роли, 6 мужских
Декорация: условна

Четырнадцатилетнего Ладо отстранили на три дня от занятий в колледже – потому что он заявил, что может вызывать дождь или устраивать хорошую погоду. Разъярённый, весь во власти юношеского бунта, он решает воспользоваться этими тремя днями, чтобы написать бестселлер под названием “Маленькие осколки погибших мгновений моей жизни”. Его одиссея влечёт нас то в эпицентр семейного упадка, то в водовороты колледжа…

МАТЬ. Будет гроза!
ОТЕЦ. Твоего сына…
МАТЬ. Нашего сына!
ОТЕЦ. …выгнали из колледжа!
МАТЬ (роняет вазу). Ах! Моя ваза!.
ОТЕЦ. Наша ваза, Твой сын. На три дня!
МАТЬ. Что он натворил?

Химическая лаборатория. Внезапно во время занятий скрежещет кусок мела. Смятение, эвакуация, сирена. Всё происходит очень быстро.

И кто этот негодяй?
ОТЕЦ. Это твой сын!
МАТЬ. Надвигается гроза!
ОТЕЦ. Я не позволю содрать с меня кожу.
МАТЬ. Я сейчас закрою окна.
ОТЕЦ. И три тысячи евро в возмещение!
МАТЬ. Пострадавших – убитых, раненых – нет?
ОТЕЦ. За такую цену нет.
МАТЬ. Он всегда витает в облаках. (Собирает осколки). У нашего сына мечтательная натура. Всё же можно попытаться склеить.
ОТЕЦ. Натура метателя бомб, это да!
МАТЬ. В моей семье таких нет!
ОТЕЦ. На что ты намекаешь?

Гроза приближается.

Словакия
Иван Буковчан
ФАТАМОРГАНА
Трагикомедия
Перевод В. Каменской
2 женские роли, 6 мужских
Декорация: фантастическая вилла

Кто-то до сих пор считает, что театр не принадлежит целиком индустрии развлечений, что это сакральное место, где можно задавать философские вопросы и искать ответ на главные проблемы. Подобно герою, который нашёл способ отучить людей от лжи при помощи серебряных колокольчиков…

КЕНОТАФИОС. А меня развлекают ваши фильмы. С зубовным скрежетом проклинаю тех, кто изобрёл телевидение.
САЛМОНЕЛИ. Зачем скрежетать? Проще выключить телевизор.
КЕНОТАФИОС. Сплошной секс… сплошная жестокость… убийства… И ей-же-ей – ни единой мысли. Вы апостол насилия, Салмонели.
САЛМОНЕЛИ. Уважаемый, вы хоть знаете, что такое продюсер?
КЕНОТАФИОС. Безграмотное существо. Примитив.
САЛМОНЕЛИ. Это Прометей, уважаемый. Прометей, прикованный к телевизионным антеннам. Я создаю то, что нравится миллионам, а не вам.
КЕНОТАФИОС. Ваш новый телефильм – верх безвкусицы и тупости!
САЛМОНЕЛИ. В нём много серий. Привыкнете. Через неделю выпускаем восьмую.
КЕНОТАФИОС. Она не выйдет, синьор Салмонели. Ваш многосерийный фильм, основанный на древнегреческих мифах, не будет больше транслироваться по ТВ.
САЛМОНЕЛИ. Это почему же?
КЕНОТАФИОС. Потому что вы прервёте показ. И оставшиеся части уничтожите.
САЛМОНЕЛИ. Я?!
КЕНОТАФИОС. Договор уже подготовлен. Завтра вы его подпишете.
САЛМОНЕЛИ (весело). И ради этого вы меня пригласили?
КЕНОТАФИОС. Ради одной подписи.
САЛМОНЕЛИ. Вы действительно сумасшедший. Подписи не будет, а потерянное время вы мне возместите.
КЕНОТАФИОС. Пожалуйста. Но ваш сериал, это отвратительное, преступное скотство, это…
САЛМОНЕЛИ. Купите его – и дело с концом.
КЕНОТАФИОС. Вы его уничтожите. ПЬЕСЫ МОЛОДЁЖНОГО РЕПЕРТУАРА

Виктор Ольшанский
ПРИНЦЕССА ОСЕНЬ
Сказка в 2-х действиях
6 женских ролей, 3 мужских
Декорация: сказочная

Давняя история о Короле и обиженной им Колдунье предстаёт в необычном варианте: четыре принцессы только по очереди могут видеть родителей и никогда – друг друга. Зима, Весна, Лето, Осень… И только Принцу, который младший среди братьев, а значит – без надежд на наследство, может быть, удастся привести сказку к счастливому финалу.

МАРК ТРИНАДЦАТЫЙ. Вы меня звали?
БОРОДАТЫЙ. Принц что ли?
МАРК ТРИНАДЦАТЫЙ. Принц. А разве заметно?
БОРОДАТЫЙ. Ещё как. Впрочем, мне без разницы, хоть принц, хоть свинопас. Помоги, а я тебе добренькое сделаю.
БОРОДАТАЯ. Не сделает.
БОРОДАТЫЙ. Сделаю. Хотя бы ей назло возьму и сделаю!.. (После паузы). Жена моя. Слышишь, принц, не женись ни за что. Про любовь говорить будут – уши заткни. Приданое давать будут – отвернись и не бери. Жизнь дороже. Вот сегодня гуляем мы с ней вдвоём, и вдруг заспорили… Она говорит, что я дня без неё обойтись не смогу, а я ей говорю – запросто. А тут вдруг – дерево. И борода моя застряла. Догадываешься, что дальше?
МАРК ТРИНАДЦАТЫЙ. Догадываюсь.
БОРОДАТЫЙ. Правильно. Видишь: стою, мучаюсь, как Карабас-Барабас какой-нибудь, а она уселась себе на травку и хоть бы хны! Не женщина, а одна сплошная вредность.
БОРОДАТАЯ. Иди, принц, своей дорогой. Не лезь.
БОРОДАТЫЙ. Освободи бороду, только аккуратненько, чтоб ни один волосок не повредить. Их там двадцать две тысячи триста восемьдесят семь штук, прелесть, а не борода. Знаешь, какая рифма к слову борода?
МАРК ТРИНАДЦАТЫЙ. Сковорода.
БОРОДАТЫЙ. Не сковорода, а красота. Борода – красота, прямо так в стих и просится, только времени для сочинительства нет. Ты помоги, Марк. Ведь тебя Марк зовут, верно?
МАРК ТРИНАДЦАТЫЙ. Верно. Марк Тринадцатый…

Дмитрий Голубецкий
МОРОЗКО
Пьеса в 2-х действиях
7 женских ролей, 7 мужских
Декорация: морозная

Настоящая зимняя сказка, где динамичное действие не отпускает внимание зрителя от начала до самого финала. Это, конечно же, возвращение к истокам на основе русского фольклора и, тем не менее, пьеса увлекательна для детей яркостью персонажей и захватывающим сюжетом.

ФЕДЯ. А мне батюшка и говорит – “Жениться тебе надобно Федька!”.
ПЕТЯ. Ну, а ты ему?
ФЕДЯ. А я ему и говорю – “Мне, батя, ещё погулять охота, не к спеху женитьба эта, потому как я молодой ещё”.
ПЕТЯ. И я тоже самое, отцу сказал!
ФЕДЯ. И чё он?
ПЕТЯ. Знамо, чё! По шее дал!
ФЕДЯ. И мне тоже!
ПЕТЯ. Ой, гляди! Матрёна идёт!
ФЕДЯ. Никуда от этой свахи не спрячешься!
ПЕТЯ. Бежим!
ФЕДЯ. Поздно уже. Увидала она нас.
МАТРЁНА. Ах, вот вы где?! Знамо дело, где Федя там и Петя! Поди, опять озорничать вздумали? Хвосты собакам крутить, да белому коту полоски рисовать, чтобы из него тигра получилась!
ФЕДЯ. Не. Мы ентакими делами не занимаемся.
ПЕТЯ. Чё мы, маленькие что ли?
МАТРЁНА. А вот это правильно! Вы уже взрослые, пора вам и об женитьбе подумать.
ФЕДЯ. Рано нам ещё.
ПЕТЯ. Да и невест подходящих нет.
МАТРЁНА. Ой, полно врать то! А то я не знаю! Вона они уж бегут – Забава, да Любава, подружки ваши. Чай нравятся они вам?
ФЕДЯ. Ой, нравятся Матрёна!

Андрей Шишов
АНДЕРСЕН-ФАНТАЗИЯ (ОГНИВО)
Детская музыкальная сказка
2 женские роли, 3 мужские
Декорация:

В этой пьесе органично переплетаются сюжеты нескольких известных сказок Ганса Христиана Андресена – “Огниво”, “Оле-Лукойе”, “Новое платье короля”, “Принцесса на горошине”, “Стойкий оловянный солдатик”. Несложно представить, что, жестокосердная Принцесса, когда-то могла быть нежной и ранимой Принцессой на горошине. А ее отец, Король, из-за своей жадности вполне может оказаться Голым Королем. А Волшебник, которого Солдат вызывает с помощью огнива, это его друг детства – сказочник Оле-Лукойе…

КОРОЛЬ. Поздравляю! Вы нашли то, что искали! (Поёт).
На отдыхе можно и нужно лениться – валяйся на мягкой постели,
Катайся на яхте и на карусели, молочные кушай коктейли,
Купи непременно себе сувениры, открытки, значки и наклейки.
Когда ублажаешь ты душу и тело, не надо считать копейки!
Чтоб ты запомнил горы и поля,
Приобрети пейзаж – каля-маля,
Там райской покажется наша земля,
Я слово даю Короля!
СОЛДАТ. Спасибо, ваше величество, но меня этим не удивишь. Где я только не бывал, чего я только не купил!
КОРОЛЬ. Да, и где же ваши вещички?
СОЛДАТ. А мне в пути ничего кроме этой сумки и не нужно: ведь там золотые монеты – они дадут мне все, что я захочу.
КОРОЛЬ. И чего же вы сейчас хотите?
СОЛДАТ. Чего? Я хочу… разгадать одну загадку. Почему у меня все-все есть, а радости от этого нет? И еще: я подарил стольким людям столько денег, а поговорить по душам мне и не с кем.
КОРОЛЬ. А-а, понял! Я понял, чего вы хотите – вы хотите встретить настоящего друга!
СОЛДАТ. Очень может быть!
КОРОЛЬ. Ну, тогда здравствуй, это – я!

В СТОЛИЦЕ ШУМ…

Последний театральный форум показателен: его тема – “Диалог с властью”, а та от встречи, в который раз, уклонилась. Представительница Министерства культуры, которая выступила перед сценическими деятелями всея России, по ее собственному признанию, вообще-то специализируется на кино, на Форум пришла, потому что более компетентные коллеги внезапно оказались занятыми. Причина по меньшей мере странна: о съезде было известно давно, почему же более важные дела пришлись как раз на эти два дня?

Пример центральной власти, разумеется, сказывается на отношении к театру местного начальства: недаром даже услужливая “Золотая маска” не находит больше кандидатов на свой приз за вклад в театральное дело России. Подумать страшно: на просторах огромной страны, еще недавно ведущей в сценическом искусстве (и до сих пор обладающей мощным потенциалом), нет обладающих властью людей, которые понимали бы ценность подмостков.

Столь же грустное впечатление производит и столичная власть. Правда, предыдущий мэр, Юрий Лужков, заложил добрый обычай: каждый год он встречался со сценическими деятелями, и, что особенно примечательно, всякий раз в новом театральном здании – построенном специально или отремонтированном. И пусть выбор вновь облагодетельствованной труппы подчас вызывал недоумение (прославленные “фоменки” получили новое помещение после пошлейшего Театра Луны), самой новорожденной традиции, учитывая недостачу и театров, и зданий для них в Москве, можно было лишь аплодировать. Характерно, что новый мэр поспешил от неё отказаться.

Непосредственные руководители (вначале Комитет, потом Департамент по культуре при Правительстве Москвы) тоже причастны к громким скандалам, участившимся в последнее время. Изгнание Анатолия Васильева, передача помещения на Поварской в ведение “Открытой сцены” (что отнюдь не привело к росту популярности места и проекта) оказалось предвестием целой серии неурядиц с художественными главами трупп. Назначение на подобные посты иногородних (петербуржцы Семён Спивак, позднее Александр Галибин в Драматический театр им. Станиславского), а то и иностранцев (Римас Туминас в Вахтанговском) – видится странным, учитывая, что в столице ежегодно выпускается большое число режиссёров (факультеты РАТИ, Щукинского, даже Школы-студии МХАТ), а ещё есть и магистратура Центра им. Мейерхольда, лишь один выпускник которой стал во главе московского театра. За долгие годы своего существования Департамент так и не сумел выработать внятную политику – хотя бы в отношении руководства театрами. Поэтому при всех различиях последних скандалов – на Таганке ли, в Вахтанговском, в Маяковке или Драме Станиславского – чудится, что эти вспышки недовольства актёров и менеджмента отнюдь не последние.

При таких обстоятельствах о драматургии и драматургах мало кто заботится, разве что “подвальные театры” – Центр драматургии и режиссуры, Театр.dос, “Практика”, чей минимальный размер залов (док – просто комната, где с трудом помещаются 30-35 зрителей) позволяет не особенно беспокоиться о публике.

Впрочем, в случае Театра им. Станиславского драматургия оказалась одной из причин восстания труппы против Галибина, поначалу принятого с доброжелательством. Но безответственные советчики порекомендовали ему стать театром “новой драмы” (МХТ к тому времени от этой сомнительной почести уже отказался), первым спектаклем стал “Я пришёл” по пьесе Николая Халезина, когда-то поразившего русскоязычный мир фразой о “юношеских страданиях девушки”.

Пьеса, претендующая на притчевость – герой оказывается где-то в небесной канцелярии, вспоминает свою жизнь, беседуя с близкими – другом, женой, отцом и т.д., – была слишком предсказуемой, а приглашённый Галибиным постановщик чересчур неопытным, чтобы сделать на, мягко говоря, несовершенном материале знаковый спектакль. Актёрам пришлось тратить собственные нервы, чтобы из хилых набросков создать хоть какие-то образы.

Галибин учёл ошибки и сам взялся за постановки новых пьес. Одну из них (совместная работа с Чеховским фестивалем) написала – в год Чехова – по заказу Елена Гремина, которую считают “матерью-основательницей” новой драмы. “Братья Ч.” повествовали о семье Антона Палыча, текст пестрел фразами, взятыми из его дневников, писем и пьес. В этом и была основная ошибка автора: написанные фразы звучат совсем иначе, нужен другой способ их подачи, увы, драматургом не найденный. Спектакль свозили на гастроли в Южную Америку, говорят – там отлично его приняли, однако на родине публика оказалась более несговорчивой.

Другой попыткой Галибина – постановка пьесы официальных лидеров “новой драмы” бр. Пресняковых. “7 дней до потопа” представляет собой вариацию на тему всемирного наводнения (главный герой носит “обратное” имя Йон) и является (типично для “новых”) чередой разрозненных эпизодов со спекулятивным посылом: так жить больше невозможно. Опять предугадываемая заданность событий и персонажей, вполне уместная для капустника, но чуждая драматической сцене, вынуждала актеров существовать лишь внешне.

Под финал своего пребывания в качестве худрука Галибин решил дать возможность высказаться по поводу “новой драмы” молодому режиссёру – очевидно, в надежде, что тот сможет добиться свежих ростков, найти тот способ сценического воплощения нового текста, которого не смог обрести сам руководитель. Марат Гацалов получил “Золотую маску” (в этом году тоже, отчего родилась ядовитая острота: у Марата уже две “Маски”, а Шарлоты всё ещё нет) именно в связи с “новодрамным” текстом. Для страховки пьесу тоже заказали одному из столпов, Михаилу Дурненкову. И для полной уверенности в основу положили Библию русского психологического театра – “Мою жизнь в искусстве”. Результат, увы, не превзошёл предыдущие: помимо страсти к шуму, оказалось, нужно и мастерство. Как в драматургии, так и при постановке. В тексте властвует путаница: рассказывая о судьбе купца Алексеева, взявшего для подмостков псевдоним Станиславский, автор ведёт параллельный рассказ о театральном новаторе 90-х ХХ века (слабый намёк на Анатолия Васильева, который и в самом деле работал на этой сцене, но в другое время). При выходе очередного персонажа непреложно возникает недоумение: ты кто?

Режиссёр посадил публику на сцену, отдав под действие весь зрительный зал. Почему мгновенно возникло и уже до финала не отпускало подозрение: то ли театру не нужен зритель, то ли Гацалов не в силах справиться с большой сценой. Даже искушённая публика, слыхавшая о Станиславском, не могла разобраться, для чего её заставляют пройти на сцену через зал и что же ей показывают в “интерактивном музее”.

Уход худрука был предрешен.

Александр ШЕЛУДЬКО

P.S. После вынужденной отставки Галибина разнеслись слухи, что он станет во главе Центра драматургии и режиссуры (сейчас там худсовет). Логично, но мало перспективно.

P.P.S. А кресло худрука занял Валерий Белякович, передав руководство созданного им Театра на Юго-Западе своему ученику, но актёру Олегу Леушину. Куда ж им плыть?

КРИВОЕ ЗЕРКАЛО

Следить за отражением театрального процесса на страницах СМИ, печатных и электронных, – дело увлекательное: рецензенты и не замечают, как собственную глупость (прямо-таки в соответствии с заветом Петра I) выставляют на всеобщее обозрение. Однако при этом они оплёвывают и сами подмостки, а заодно и свои издания – неужели как раз за это им увеличивают гонорары?

“Наблюдение за депрессивным познанием одиночкой собственного тела в борьбе за смыслы каждого движения было вознаграждено” – Сергей КОЗЛОВ, газета “Культура”

“У семейной пары как бы сами собой получаются забавные истории из шарфов, граблей, метлы, мешков и пр.” – Сергей КОЗЛОВ, газета “Культура”

“В спектакле соотношение разных источников энергии явлено наглядно: исполнитель весь спектакль проводит на беговой дорожке спортивного тренажёра, но вся энергия, которую он больше чем за час производит своими собственными ногами, меньше, чем та, что содержится в маленькой пластмассовой канистре с нефтью” – Роман ДОЛЖАНСКИЙ, “Ъ”

“Исполнительница вкладывает свою руку в отпечаток руки Нурсултана Назарбаева и мечтает, чтобы в её бывшей стране добывалось побольше топлива для производства авиационного керосина” – Роман ДОЛЖАНСКИЙ, “Ъ”; – Кто бы мог подумать, что керосин добывается из топлива?

“В тёмном пространстве сцены расставлены столы и стулья, сложенные особым образом” – Дарья ТАРХАНОВА, журнал “Современная драматургия”; – Их сначала сложили, а потом расставили или наоборот?

“Небольшие размеры помещения, ярко-белый цвет стен создают напряжение” – Татьяна КУПЧЕНКО, журнал “Современная драматургия”; – Как, оказывается, просто создать напряжение!

“При разговоре пожилой пары их молодость (Он и Она) выглядывает из-за ленточной ширмы, а герой и героиня время от времени шлепком по лбу загоняют их в прошлое, то есть за ширму” – Владимир ПЕТРОВ, журнал “Страстной бульвар, 10”

“Героиня проходит тот же путь, что и её суженый: из падшей девушки она превращается в верного и честного человека” – Элла МОЛОЧКОВЕЦКАЯ, журнал “Страстной бульвар, 10”. – Допустим, героиня умудрилась пасть и остаться девушкой; однако как тот же девичий финт удался её суженому?

“На сцене агрессивно и злобно, в постоянном физическом беспокойстве проживает артист духовное терзание плебея” – Павел РУДНЕВ, Open Spacе; – Духовное терзание в физическом беспокойстве заранее вызывает сочувствие.

“Артист – мученик мысли, но мысли неоформившейся, кипячёной” – Павел РУДНЕВ, Open Spacе; – Уж не рецензент ли прокипятил мысль?

“Режиссёр, актёр и художник придумали спектакль, эхом отражающий реальность сегодняшней жизни” – Ксения ЛАРИНА, журнал “Новое время”

“Человеку из хама свойственно раздуваться и преображаться в большого, что превращает героя в ещё более убогое и жалкое создание” – Ксения ЛАРИНА, журнал “Новое время”. – Явственно ощутим личный опыт рецензента.

“Герой всё равно остаётся человеком бунта, агрессивно смакуя личины человека, засаженного в дурдом” – Ольга ГАЛАХОВА, РИА Новости

“Главная героин хочет расправить крылья, но они опали после стольких лет брака, и тогда она расправляет ноги” – Марфа НЕКРАСОВА, газета “Реплика”; – Ну хоть что-то надо же расправить!

“Под конец Русалочка распарывает себе весь хвост до самого верха” – Марфа НЕКРАСОВА, газета “Реплика”; – Это уже вопрос экзистенциальный: где у хвоста верх?

“В этом спектакле на сцене наносили удар сковородкой по голове и совершали это с той аккуратностью, точностью и скрупулёзностью, на которую, наверное, способны только латыши” – Марфа НЕКРАСОВА, газета “Золотая маска”.